Царь зверья. То, что делает Лукашенко в Беларуси, называется — фашизм

20 ноября 2020

1057

Царь зверья. То, что делает Лукашенко в Беларуси, называется — фашизм

Укладывают людей на пол в автозаках слоями, один на другого, другой на третьего. Снизу нечем дышать, сверху бьют дубинками. Если те, кто внизу, задыхается и просит помощи, те, в чёрном, орут на них: «Молчать!»

И едут утрамбованные в человеческую массу врачи, инженеры, бизнесмены, артисты, спортсмены и видят над собой берцы карателя.

«Еще одному задержанному с разбитой головой по дороге стало плохо, он терял сознание, мы стучали, говорили об этом, но они говорили лишь, что «это же агитатор». Надавали ему пощечин» (Юрий, 23 года,  — Ред.).

Долго возят и в конце концов привозят.

«Там мы слышали, как привели другую партию. Крики стояли адские. Это были «меченые». Били кулаками, дубинками, ногами, берцами, применяли электрошокер».

Это не значит, что на входе в ад бьют только меченых. Бьют всех. «Один омоновец до смерти избил парня за то, что у него фамилия похожа на Тихановскую — «Тиханович». (Владислав Соловей, 28 лет, воспитатель детского сада).

«Парень с окровавленной головой, который стоял рядом, спросил, может ли он об меня кровь вытирать».

«Там меня вытащили на улицу, где восемь сотрудников ОМОНа начали бить меня в голову, пах, по почкам, в общем, по всему телу. Я просил их остановиться, но это их еще больше заводило… Я потерял сознание после того, как получил в левую часть лица, ударившись головой об стену». (Илья, 18 лет).

В отделении пристегивают человека наручниками к стулу и бьют. «Хочешь в туалет? Когда освободишься, тогда и сходишь» (Дмитрий Мишаковский, 39 лет). 

Людей гонят в изолятор и по ним палками. На этаж заставляют ползти на карачках.

Во дворе тюрьмы ставят людей с поднятыми руками к стене на час, на два, на три. Кто опустит руки, к тому тут же подскакивает бугай в чёрной балаклаве и бьет резиновой дубинкой.

От ударов на теле остаются багрово-фиолетовые вмятины, подтеки, полосы.

Вышедший из изолятора на свободу беларус участвует в акции против насилия — показывает следы пережитых пыток. Фото: EPA

Сотни людей стоят во дворе тюрьмы на четвереньках. Часами. Или упершись головами в землю. Кто не выдержал, поднял голову — того бьют.

Сотни голых людей часами сидят под открытым небом на бетоне в ожидании, пока их начнут по одному вызывать на опрос и бить. Или стоят у стены 15 часов подряд.

«Люди просили медицинской помощи. Пришла фельдшер, как я понимаю местная сотрудница, и стала избивать людей. Она сказала: «Я вас сейчас вылечу здесь, нечего ходить на площади».

«Когда я попросил о медицинской помощи, ко мне подбежал сотрудник в майке с надписью ОМОН, ударил по голове и спросил: «Помогло?» (Максим Довженко, 25 лет).

Спортсмен? Четыреста приседаний.

Еду дают на третий день. Воду на четвертый. Туалетной бумаги нет.

Одно ведро на 134 человека. Вместо туалета.

В камеру, предназначенную на четверых, утрамбовывают 27 человек. Или 30. Или 34. Воздуха нет. Есть вонь, пот и страх. Люди ртом хватают то неподвижное, спертое, что висит в камере вместо воздуха, и теряют сознание. А снаружи доносятся дикие крики.

«Под нашей камерой зверски избивали человека. Рассказывали, что ему перед избиениями говорили: «Мы сейчас покажем, как надо любить ОМОН». Потом его зверски избивали, а он кричал соответственно. Они ему говорили: «Кричи, что ты любишь ОМОН». Он кричал. А они говорили: «Кричи сильнее, сильнее». Он просто в агонии кричал. Потом он замолчал. И мы поняли, что с ним что-то случилось. Они специально били под нашими камерами, чтобы мы это слышали».

Фото: стрингер/ТАСС

Актера театра имени Горького Ждановича, заступившегося во время разгона протестного марша за женщину (как это сделал однажды в Москве Сергей Мохнаткин), посадили на 9 суток. Спать места нет, спал на столе. Читал сокамерникам «Евгения Онегина», сидя у параши.

Елена Левченко, знаменитая баскетболистка, единственная белоруска, игравшая в профессиональной лиге в Америке, единственная в стране лучший центровой чемпионата мира, участвовала в маршах протеста. Ее арестовали в аэропорту, когда она собиралась лететь на лечение. Вместо лечения в европейской клинике — камера без отопления и горячей воды, где человеку ее роста труднее, чем другим. Привыкла к комфорту в Америке, где душ принимают дважды в день? Обойдешься без душа 15 суток.

В Гомеле православного священника о. Владимира, вышедшего в одиночный пикет с плакатом «Спы нице гвалт!», который нарисовали ему его дети (их у него шесть), сажают на 10 суток. Потом освобождают, возвращают одежду, позволяют вздохнуть с облегчением, предчувствуя свежий воздух, встречу с семьей и все то теплое и хорошее, что называется жизнью, — и дают еще 15 суток. Снова та же гэбэшная выучка, та же ментовская подлость: поманить свободой — и тут же отнять ее.

Фото: EPA

Это не просто локальные полицейские операции, не просто отдельные случаи жестокости и нарушения закона. Это целенаправленная и масштабная военно-карательная операция против белорусов. Она происходит повсюду, на проспектах и во дворах, в Минске, в Гомеле, в Гродно, в Новополоцке. Ее объявил захвативший власть самозванец — всем врущий, всем тыкающий, пошлый во всех своих проявлениях тип. Он оскорбился до глубины своей извращенной души неблагодарностью народа, проголосовавшего не за него, а за домохозяйку, и решил мстить народу и ломать народ.

Репрессии продолжаются. В Минск входят колонны военной техники. Черные отряды карателей выстраиваются на площадях. Десятками закрывают станции метро. Отключают интернет. Чтобы сломить сопротивление горожан, придумывают ноу-хау: отключают воду в протестующем районе Новая Боровая. Будете ходить грязными, будете пахнуть и смердеть, будете стоять за водой в очереди с ведерками и бидонами, будете смывать унитазы из кружки. Когда люди из других районов Минска начинают подвозить в район воду в бутылях, каратели ловят их, отнимают у них бутыли.

Потом привозят в район три уличных туалета, грубо, по-быстрому даже не выкрашенных, а вымазанных в бело-красно-белый цвет, и ставят у всех на виду.

Вот вам сортиры в цветах флага протеста. Пользуйтесь.

А неподалеку машина с затемненными стеклами, из-за которых зорко смотрят глазки на крысиной мордочке гэбэшного соглядатая: кто скажет слово, кто возмутится — взять его.

Патрули во дворах. Выход из подъездов по паспорту. Они мстят людям за то, что те неделю за неделей выходят на улицы в мирном протесте, за то, что хотят перемен, за то, что победили диктатора на выборах, за то, что имеют надежду и идеалы, за то, что считают себя людьми. Им мало только бить, только ломать, только сажать, только тушить сигареты о ладонь пленного и стяжками побольнее и потуже стягивать брошенным на асфальт людям руки за спиной. Тупого насилия им мало. Берца на спине пленного мало. Удара в лицо мало. Нужно еще унизить.

Поэтому они топчут цветы и ногами расшвыривают свечи, поставленные в память убитого ими же Романа Бондаренко.

Поэтому они на глазах у захваченных в плен людей демонстративно чистят свои берцы бело-красно-белым флагом и бросают его в виде грязной тряпки на ступеньку автозака.

Белорусы во Второй мировой войне понесли страшные потери. Историки до сих пор спорят о том, был ли убит каждый третий, четвертый или пятый житель Беларуси. Сожженные деревни и люди — 628 населенных пунктов, уничтоженных вместе с жителями, — остались в памяти людей. Это народ-мученик, народ, в сознании которого не могла не остаться ужасная травма.

Когда я бывал в Беларуси — а я бывал там не раз, — мне почему-то всегда казалось, что по всей стране стоит глубокая тишина. Может быть, это просто ощущение жителя Москвы, привыкшего к беспрерывному шуму, гаму и гулу мегаполиса. А может, это тишина какого-то другого измерения — тишина так и не оправившейся от кровавой казни страны, тишина огромного пепелища, в которое оккупанты превратили Беларусь. И хотя города отстроены, и приятными красками светятся аккуратные фасады домов в центре Минска, и плавают лебеди в прудах, все равно за всем этим милым скромным благолепием колеблющимся, полуисчезнувшим видением стоят черные, обугленные развалины…

Карательные операции против белорусов последний раз проводили немцы в 1944 году. Кто, какая нелюдь осмелится снова устраивать террор против этого миролюбивого и спокойного народа, в какую шизофреническую голову придет мысль снова хватать и пытать народ-мученик? Кто дойдет до того, чтобы снова выпустить против них карателей в черном, до такой низости, чтобы снова, как это уже было восемьдесят лет назад, устраивать на белорусов облавы на улицах их городов, ставить их лицами к стене, обвитой поверху колючей проволокой, бить и пытать их? Кто дойдет до того, чтобы стрелять в них на улицах Минска и убивать их пулями и побоями, как это делали  когда-то оккупанты? Не может быть, чтобы нашелся человек, который пойдет на это.

Так я думал, так мне казалось. Есть черта, которую нельзя перейти. Какая наивность.

Рисунок белорусского дизайнера Юрия Ледяна

Но ведь я не один такой наивный. Учительница Тамара Монтик обратилась к замминистра внутренних дел Геннадию Казакевичу с прочувствованным, человеческим словом. Она вспомнила, как учила его, какой он был умный мальчик, как оставался после уроков, чтобы говорить с ней об истории, — и попросила его быть человеком. «Гена, ты не можешь предать меня. Ты не можешь предать свою семью, предать свой белорусский народ. Не забудь уроки истории. Эта власть уже мертва…» Но где и когда, на какой ступеньке своей карьеры в органах, в какой момент своей жизни он перестал быть человеком? Это к нему, Казакевичу, привели Марию Колесникову, отказавшуюся покидать страну, и это он сказал ей, что она будет «25 лет без зубов на зоне шить рубашки силовикам».

Акция протеста «Марш смелых» в Минске. Фото: стрингер / ТАСС

Если кто-то оцепляет улицы и устраивает облавы, если пускает на мирных мужчин и женщин свои спецназы, заточенные на жестокий захват и убийство, если гребет в тюрьмы демонстрантов и прохожих, мужчин и женщин, пенсионеров и инвалидов, если наводняет улицы городов мрачными, пугающими машинами, предназначенными для террора, если вышвыривает из страны католического епископа, профсоюзного лидера, победившую на выборах в президенты женщину и многих, многих других, если держит в тюрьмах своих политических противников, если прямо в институте хватает поющих «Марсельезу» студентов и разгоняет марши инвалидов, шагающих на костылях и ходунках, если его каратели черными цепями рассыпаются по улицам и паркам, охотясь на белорусов, как на дичь, — то кто он такой?

«Когда 9 августа ЦИП* превратили в один большой подвал гестапо, никого не волновали противоэпидемиологические соображения. Когда судьи прямо там, в подвале гестапо, выносили свои постановления, продолжая содержание избитых, искалеченных людей в камерах с превышением лимита наполняемости раз в двадцать…» Так говорит Павел Сапелко, юрист из правозащитного центра «Весна».

Это не я его сказал в приступе ненависти к карателям или в эмоциональном перехлесте, это его сказал человек, который видит все это своими глазами, который слышит крики захватываемых и истязаемых людей, который знает в деталях и подробностях ужас, происходящий сегодня в Беларуси.

Если в стране полную, ничем неограниченную, необузданную власть имеет гестапо, то тогда то, что происходит в этой стране, называется — фашизм.